На гребне конфликтов эпохи

Появление книги, посвященной просоводу-новатору, в год Великой Победы – факт сам по себе довольно примечательный. И социальная направленность повести в соотношении со временем её выхода в свет угадывается без труда: рекорды Шыганака Берсиева, его упорство и настойчивость, бережное отношение к народному добру и преданная любовь к Родине, которая понимается как глубоко личное чувство широкого общественного охвата, – словом, все то, что определяло в главном и существенном его жизненный путь, автор проецировал в будущее, вдохновляя своих земляков силой примера. Послевоенное восстановление страны требовало не меньшего напряжения человеческих сил, чем изнуряющие бои, и фронтовики, не снимая шинелей, возвращались к мирному труду, к станкам и пашням, тракторам и комбайнам, школьным кабинетам и угольным шахтам.

Образ Шыганака, созданный Мустафиным, стал одной из наи­более значительных творчес­ких удач как самого писателя, так и всей казахской литературы в целом. Жизненность этого образа, вышедшего за рамки индивидуальной судьбы и ставшего, по сути, олицетворением возвышенного отношения к труду, даровала ему высокое право вести за собой людей, воодушевлять их на подвиги и свершения. С появ­лением повести « Шыганак » в пору своего расцвета вступило массовое берсиевское движение просоводов, борющихся за высокие урожаи. К примеру, в 1947 году, как свидетельствовал известный советский писатель и путешественник Геннадий Фиш, одна только Актюбинская область насчитывала 700 берсиевских звеньев. А крупный учёный-агроном, директор КазСХИ Аубакир Жуматов писал: «Работа Берсиева приобретает огромное значение ещё и потому, что, следуя его примеру, высоких урожаев проса добились многие просоводы... Берсиевское движение является одним из замечательных явлений в истории мирового земледелия. Урожай в 100 и более центнеров проса с одного гектара на довольно больших площадях не был известен ни в одной стране самого высокоразвитого культурного земледелия».

Участвовать в преображении страны своим литературным трудом – может ли быть большее счастье для писателя, не представляющего свою жизнь в отрыве от нужд Родины? Соз­давая книгу о видном новаторе, Габиден Мустафин и сам был новатором, закладывавшим основы производственного жанра в казахской литературе. О замысле своего произведения писатель говорил так: «В 1938 году, сразу же после приезда в Алма-Ату, я сел за роман «Жизнь и смерть», где описывал знакомые, понятные мне картины из жизни рабочих, вместе с которыми приходилось трудиться. Затем переключился на «Шыганака Берсиева» (нес­колько раз повесть издавалась под таким названием. – Авт.), хотел воссоздать дух периода коллективизации. Писал с огромной отдачей и любовью. Во время коллективизации я сталкивался с очковтирательством, перегибами, разного рода нарушениями. Понимая их несостоятельность, старался донести эту мысль до читателя... В повести «Шыганак Берсиев» я смог выразить своё личное отношение к тому времени. Невозможно стать писателем, если у тебя нет собственного мнения и убеждения. При написании книги стараюсь устами персонажа выразить нужную конкретную идею. В образе умудренного старца Шыганака, знающего жизнь и влюбленного в труд, я стремился сконцентрировать лучшие качества моего народа».

В «Шыганаке» Мустафин творчески развил центральную тему казахской литературы – тему аула, в жизни которого наиболее ярко и рельефно проявились масштабные социальные преобразования, качественно изменившие характер человеческих взаимоотношений. Обращение писателя к этой теме обусловлено не только вниманием к личности главного героя повести, но и объективными историческими условиями, ведь нигде борьба нового и отжившего не проходила так ожесточенно, как в крестьянской среде. Свои новаторские решения Шыганак отстаивает, преодолевая сопротивление закостенелых традиционалистов, тайных и явных противников прогресса, которые с легкостью идут на предательство родного народа ради собственных интересов. Нравственным антиподом трудолюбивого просовода выступает районный гидротехник Токен, всячески саботировавший работу Шыганака и его товарищей.

Представ перед читателем с жалобами на «новые, во многом непонятные ему порядки», этот бывший кулак, прежде «эксплуатирующий окрестных русских и казахских бедняков», окончил свой путь скрытым пособником фашистов, решившим убить Шыганака, чтобы прервать поставку проса для нужд Крас­ной армии. В разговоре с бандитом Ахметом, руками которого Токен стремился расправиться с неугодным просоводом и другими колхозными активистами, он говорит: «Царское правительство пользовалось услугами лучших людей каждой нации, и фашисты не уйдут далеко от этой дороги. Они поневоле будут опираться на токенов и на ахметов... И вот этот фашист уже подходит. Мы должны показать ему наше сочувствие и встретить его достойно». Несколькими фразами Мустафин разоблачает нравственную сущность Токена, угодника и приспособленца, чье неверие в трудовые силы родного народа в конце концов смыкает его с прямым врагом.

Вообще, глубина социальных и межличностных конфликтов составляет одну из самых привлекательных черт повести. Внимание Мустафина к производственным процессам и точность в их изображении не только не притупляет, а, наоборот, подчеркивает, выделяет, масштабирует эти конфликты. И здесь мы можем остановиться на одной из ключевых проблем производственного жанра. С момента своего зарождения он был наиболее тесно связан с современностью, с творческими поисками простых тружеников, чьи рабочие усилия, порой невидимые стороннему взгляду, являются первоосновой непрерывного движения и нормального функционирования всего общественного организма.

Ведущие позиции производственных романов и повестей в советской литературе были обус­ловлены её централизацией на образе человека труда – символа и строителя новой жизни, наследника рабочей славы предшествующих поколений. В своём выступлении на Первом всесоюзном съезде советских писателей Максим Горький справедливо отметил, что сюжето­образующим центром подобных произведений должна быть неразрывная и, если так можно выразиться, взаимооборотная связь между трудом, организующим человека, и человеком, организующим труд.

Вместе с тем ещё до съезда отчетливо проявилась негативная тенденция к утилитарному сужению тематического охвата и выхолащиванию психологической углубленности произведений на производственную тематику, вследствие чего им стала отводиться роль наглядных иллюстраций к экономическим кампаниям и государственным решениям. В конце 40-х – начале 50-х годов производственные романы и повести низкого художественного уровня стали одним из основных рассадников так называемой теории бесконф­ликтности, окончательно переместив центр своего внимания с человека на его орудия труда, на выключенный из общественной жизни, обезличенный и самодо­влеющий коллектив, на описание производственных процессов как таковых. О ненастоящности надуманных конфликтов и дутом пафосе подобных произведений прекрасно сказал в своём романе «Ангара» писатель Франц Таурин: «Все закончилось как в правильном производственном романе. К общему благополучию и удовольствию».

Судьба человека

Повесть «Шыганак» можно и нужно рассматривать в тес­ной связи с такими знаковыми произ­ведениями, как «Журбины» Всеволода Кочетова, «Строговы» Георгия Маркова, «Жатва» Галины Николаевой, стремившимися вернуть производственный жанр на тот высокий уровень, который задали ему сочинения Фёдора Гладкова, Александра Малышкина, Николая Ляшко и Юрия Крымова. В свою очередь Мустафин следовал традициям Сакена Сейфуллина, Ильяса Жансугурова и Беимбета Майлина, впервые в казахской литературе изобразивших жизнь трудовых коллективов.

Заочно споря с теми, для кого заздравные резолюции и лишенный творческой одухотворенности труд дороже судьбы рабочего человека, Мустафин словами Шыганака говорит: «Ни Уил, ни машина сама не сделают ничего. Уход за уильской землей нужен особый и зерно для неё особое. Кто сумел бы найти подход к этим землям, тот создал бы горы проса и превратил бы степи в поля...» Разворачивая перед читателем масштабные картины сельскохозяйственных работ, в центре своего внимания писатель всегда держит человека – будь то сам Шыганак или его товарищ и ученик Олжабек, агроном Сергей, благодаря которому о новаторских подходах колхозников «Курмана» узнает президент ВАСХНИЛ Трофим Лысенко, или внимательный и чуткий секретарь обкома Василий Шубин, полюбившие друг друга бригадиры Амантай и Жанбота или будущий предатель Токен и председатель райисполкома краснобай Ержан.

В отношении к родной земле и преображающему её труду раскрываются духовные устремления героев повести. Возделывая степь, казавшуюся непригодной для земледелия, Шыганак и другие колхозники формируют собственный характер, закаляют его, бескомпромиссно отстаивают собственные убеждения, учатся взаимопомощи и постигают азы той высокой формы человеческих отношений, которая зовется трудовым товариществом. Здесь хочется особо отметить один из центральных конфликтов повести – спор между Шыганаком и агрономом Сергеем вокруг удобрений и методов обработки земли. Если Шыганак категорически против того, чтобы удобрять просо навозом, считая, что это сделает зерно «нечистым», то Сергей не согласен с использованием катка для укатывания пашни. Совместный труд примиряет их:

«Сергей, взвесив на колхозных весах захваченное просо, сел на лошадь и поскакал догонять выехавших на другие поля Ермагамбета, Карибая и Шангирея. Он вернул их, и теперь все скакали к Шыганаку. У просяного поля они соскочили с коней и пошли пешком, впереди всех – агроном, позади – Шангирей.

– Рекорд! Рекорд! – кричали они наперебой и, окружив Шыганака, подхватили его на руки и стали качать.

– Твоё «нечис­тое» просо ещё большие чудеса творит! – хлопнув Сергея по плечу, сказал Шыганак. – Теперь я тебя буду слушать во всем...

– Нет, мне придётся вас слушать! – воскликнул Сергей. – Вот эта полосочка хуже всех. Я не велел её укатывать катком. Вы всё-таки оказались правы!

Ермагамбет обнял обоих.

– Оба вы правы, друзья, – радостно сказал он.

– 125 центнеров с гектара. Мировой рекорд! – объявил агроном. – Ещё никто никогда и нигде не получал такого урожая».

Так Мустафин подчеркивает жизнесущность свободного, творчески облагороженного труда и поднимает вопрос о его важном месте в системе человеческих ценностей и потребностей. «Отец счастья – труд», – замечает Шыганак в одной из глав повести. Вряд ли будет ошибкою наше предположение, что наравне с самим просоводом-новатором центральным образом книги Мустафина является образ труда – организованной деятельности многих сотен людей, овеществленной и увековеченной в конкретных делах и свершениях на благо общества. В рабочих буднях, наполняющих сознание гордос­тью за кровную причастность к судьбе Отечества, находят своё счастье Шыганак и его товарищи. Даже будучи тяжелобольным, просовод-новатор думает о безграничности человеческих сил, и эта вера, свято хранимая им с юных лет, позволяет ему видеть осуществившимися самые смелые мечты и желания. Мы прощаемся с ним в момент раздумий о новом рекорде – вырастить 240 центнеров с гектара... И если, перелистнув последнюю страницу, попытаться определить основную идею повести, то лучше всего, на наш взгляд, она будет звучать следующим образом: трудное счастье – счастье труда.

Книга Габидена Мустафина стала этапной для развития казахской литературы. Своё дальнейшее развитие производственный жанр, у истоков которого стоял писатель, получил в романах «Темиртау» Зеина Шашкина, «Пламя» Зейноллы Кабдолова, «Я – рабочий» Жекена Жумаканова. Повесть «Шыганак», преисполненная внутреннего движения, и сегодня, несмот­ря на всю свою непритязательность, читается с огромным интересом. Притягательный, вдохновляющий образ главного героя достоин того, чтобы стать надеж­ным учителем для молодого поколения казахстанцев. Ведь, как справедливо заметил однажды Виссарион Белинский, «зрелище жизни великого человека есть всегда прекрасное зрелище: оно возвышает душу... возбуждает деятельность!»