С января по июль этого года в нашей стране добровольно ушли из жизни 112 детей и подростков, сообщил комитет по правовой статистике и специальным учетам Генеральной прокуратуры. Главной проблемой предотвращения суицидов специалисты называют неизученность причин. Жуткие цифры: из 2,1 тысячи покончивших с собой в этом году более 1,7 тысячи тех, чьи мотивы навсегда останутся неизвестными.

К нам обратилась мать девушки, совершившей суицид в Алматы осенью прошлого года. Уголовное дело, которое в таких случаях открывают по статье “доведение до самоубийства”, уже закрыто. Но семья погибшей настаивает, что точку в этом деле ставить рано.

День трагедии

- Это произошло днём, мы расстались всего полтора часа назад. До этого покупали кроссовки. На выходные собирались всей семьей в горы за облепихой. Дочь ушла гулять, я говорила с ней по телефону, и ничто не предвещало беды. Позвонила ей ещё раз, но ответил уже незнакомец, — возвращается Наталья в тот день.

Она просит изменить её имя для публикации — до поры: сейчас женщина проводит собственное расследование смерти своей дочери.

— Собеседник не представился, ничего не объяснив, требовал назвать фамилию, школу, в которой учится дочка. Первой мыслью было — мошенники. Потом я испугалась: телефон дочери в чьих-то руках, может, ей грозит опасность?.. Нам сказали приехать — на месте все узнаем. Я тут же набрала номер отца моей дочери. В участке, куда нас привезли через полтора часа после случившегося, уже были директор школы, школьный психолог и классный руководитель. Нас развели по разным кабинетам и начали допрашивать.

Наверное, это обычная прак­тика в полиции. Но было невыносимо: я уже знаю, что моей девочки больше нет, а меня спрашивают дату развода с бывшим мужем, а ещё инспектор по делам несовершеннолетних входит и выходит из кабинета. Был момент, когда она встала за моей спиной и начала кричать: “Я, как мать, говорю: это ты виновата. Твоя дочь умерла из-за тебя!” Уверена: хорошей профилактикой суицидов среди подростков станет, если инспектор ПДН придёт в школу и честно расскажет детям, через что их родителям придётся пройти потом…

Подписывать показания, которые якобы писали с моих слов, я отказалась — там была важная неточность. По этой бумажке выходило, будто моя дочь и не жила с нами, я вообще ею не интересовалась, а воспитывала её бабушка. Но это было не так! Она просто оставалась ночевать у моей мамы в дни учебы, там школа в двух шагах, а от нас далеко. Забегая вперед, скажу, что во всех материалах дела прослеживалась мысль: ребёнок был предоставлен сам себе, причина в семье. Но обвинения нам не предъявили, — Наталья просит сделать перерыв.

Преступление без наказания

105-я статья Уголовного кодекса “доведение до само­убийства”, по которой начинают расследование в случае суицида, предполагает активные действия в отношении жертвы. Именно поэтому до суда в большинстве своём такие дела и не доходят. Юристы единодушны: даже если в предсмертной записке указаны имя и фамилия человека, его вину доказать сложно. Суду потребуются аудио, видео или свидетельские показания систематической травли, агрессии, насилия, заключения судебно-медицинской и психолого-психиатрической экспертизы. И даже в этом случае доказать причинно-следственную связь между этими действиями и смертью человека будет непросто. Поэтому такие дела чаще всего закрывают с формулировкой “за отсутствием состава преступления” через положенные два месяца.

О проблеме говорили неодно­кратно. Так, исполнительный директор общественного объединения “Әділдік жолы” Дидар СМАГУЛОВ осенью прошлого года поделился своими подсчетами: за последние восемь лет в Казахстане в год совершается в среднем 172 детских суицида и 355 попыток. Однако уголовных дел “за доведение” всего 40. Обращалась к президенту с просьбой дать поручение Генпрокуратуре не закрывать уголовные дела по детскому суициду и член нацио­нальной комиссии по делам женщин и семейно-демографической политике адвокат Айгуль ОМАРОВА.

Подошли поверхностно

- На мой взгляд, расследование гибели моей дочери не было доскональным: взять хотя бы тот факт, что в тот день дочь сказала, что будет гулять с друзьями, — продолжает Наталья. — Но их не опросили сразу, не побеседовали потом ни с её одноклассниками, ни с соседями, не запросили детализацию телефонных звонков и записи с камер по маршруту, где шла дочь, не изу­чили её переписку. Я читала, что делают посмертную психолого-психиатрическую экспертизу, чтобы понять, как человек пришел к такому решению. Но всего этого в материалах дела нет. Есть факт: дочь упала с высоты. И все — дело закрыто.

- Вы замечали какие-либо предпосылки к случившемуся? Какие-то изменения в поведении…

- У меня есть ещё один ребёнок, и я, как мать подростка, оказавшегося в группе риска, чувствую себя растерянной. Масса вопросов к системе. Мы были близки — обсуждали как физическое недомогание дочери, так и её настроение. Некоторое время назад дочь получила сотрясение мозга. После начала жаловаться на подавленность, апатию. И мы искали помощи — сначала у психолога, затем у специалиста с медицинским образованием. Сдали кучу анализов, прошли МРТ — нам говорили, что травма может спровоцировать эмоциональное угнетение. Однако трагедии не избежали. Не снимаю с себя вины как с матери. Но разве это говорит о качестве их работы? Я штудирую литературу, проматываю нашу жизнь, пытаясь найти предпосылки, и не могу.

Повод, чтобы остаться

Специалисты отмечают: пус­ковым крючком для подростков чаще всего является ссора, даже небрежно брошенное слово может стать последней каплей. Однако тут кроется и главная ошибка всех статистических отчетов, когда причиной суицида называют ЕНТ, несчастную любовь или наказание родителей.

- Решение о суициде человек вынашивает какое-то время, оно не принимается вследствие одного происшествия. Должно совпасть много факторов — череда жизненных обстоятельств, психический профиль человека, состояние его ментального здоровья, — объясняет руководитель фонда Just Support суицидолог Светлана БОГАТЫРЕВА.

Около пяти родителей в месяц обращаются в фонд после попытки суицида их детей. К сожалению, действовать на предупреждение пока получается редко. Работают всегда с семьей и используют систему оценки суицидальных рис­ков, где на одной чаше весов риск-факторы, триггеры и предупреж­дающие знаки, а на другой — факторы защиты, позитивные моменты и ценности — якоря, которые могут стать спасением, удержать.

- Мы всегда стараемся выяснить, что привело к такому решению, и в целом это обстановка дома и в школе. Атмо­сфера в школе не должна быть изматывающей, ребёнку нельзя всё время отвоевывать там себе место. Что касается родителей, если они перестают давать поддержку и позитив, а становятся жесткими и требовательными, ребёнку становится сложно, — рассказывает Светлана Богатырева.

Штатный школьный психолог и экстренные линии 150 и 111, пожалуй, сегодня это самые доступные для детей и подростков каналы. Но если горячий телефон анонимность гарантирует, то в школе все решает человеческий фактор. Специалисты отмечают: больше всего завершенных суицидов и попыток приходится на сельских жителей, в том числе и детей. Объясняется это просто: на периферии очень плохо со службами психологической помощи. А школьный психолог — нередко завуч или классный руководитель. Какая уж тут конфиденциальность! В скором времени должны открыться независимые центры психологической помощи для всей семьи. Однако, насколько они станут эффективными, покажет время.

- Проблема в том, что есть стигма в отношении обращения к специалистам в области психического здоровья. И даже не среди подростков — они-то как раз готовы принять помощь, — отмечает руководитель отдела международного сотрудничества и связей с общественностью Республиканского научно-практического центра психического здоровья Ринат МУЗАФАРОВ. — Однако по закону все психологические интервенции лицу до 18 лет можно проводить лишь с согласия родителей: специалисты нередко сталкиваются с их сопротивлением. Это серьёзный сдерживающий фактор, и определенная часть детей, нуждающихся в помощи, отказывалась от неё именно по этой причине. В крайних случаях решение этого вопроса предусмотрено через органы опеки. Но такое происходит редко и через органы образования при совсем уж явном асоциальном поведении взрослых.

- Возможно, они опасаются, что, обратись они в гос­клиники, в будущем их история где-то всплывет…

- Категорически развенчаю этот миф: с 2017 года в службе охраны психического здоровья изменилась политика в части учета того, над кем осуществляется динамическое наблюдение. На динамическое наблюдение берут людей с тяжелыми стойкими хроническими проявлениями. Информация в других информационных системах (не медицинских) по лицам, обратившимся за консультацией, не выходит. Не всегда ставят на учёт и тех, кто после незавершенной попытки суицида проходит лечение в стационаре цент­ров психического здоровья.

Подчеркну: тот, кто совершает суицид, не хочет умирать, он не хочет жить так, как живёт, но другого пути изменения своей жизни, к сожалению, не видит. Необходимо понимать, что человек не думает о суициде всё время и у него всегда идёт внутренний конфликт между желанием жить и желанием прекратить страдания. У человека, имеющего суицидальные мысли, возникают периоды кризиса, и, если ему оказать поддержку именно в этот период, можно избежать фатальных действий.

Юлия ЗЕНГ, Алматы